На великом стоянии [сборник] - Николай Алешин

Только под вечер поспел управляющий обратно к реке, а уж табора как не бывало. Ломаной подковы не осталось на месте. Управляющий ругался: «Ну и ворилы! Ну и ворилы!» С той поры и называют пожню Вориловой гривой.

Проня рассказывал с душой, но все время озирался на товарищей и, должно быть, от потуг — не быть услышанным — часто заикался и пришептывал. Примечательно было то, что, рассказывая, он ни разу не спаузил в работе, ни разу не нарушил четко размеренных движений. Председатель был обрадован доверчивостью Прони. Только беспокойство, вызванное тучей, все еще держалось в нем и омрачало настроение. И когда Проня умолк, председатель посмотрел перед собою в потемневшую даль. Три звездочки береговых фонарей, по направлению к которым продвигался плот, светились заметно ярче, а огни города уже начали дробиться. Минут десять назад не различимая во мраке кромка берега теперь вдруг заметно проступила за какой‑то желтоватой полоской на воде. Похоже было, что под берегом, на всем его протяжении, разостлалось что‑то, вроде соломенного мата. Этот мат постепенно увеличивался в ширину, стирая отражения огней. Председатель не мог объяснить себе такого явления и обратился к Проне:

— Посмотри: лед там или отсвет какой. Лед — так очень желт, да и откуда взяться ему.

Проня поглядел вдаль и вынул из воды багор.

— Ветер подымается, — не без тревоги пояснил он. — Беляки погнало. Надо завозить якорь: на баграх не удержимся.

Председатель забеспокоился и сказал о предложениях Прони сплавщикам. Силантий и Яков Халманов тотчас же оставили багры, положили в лодку якорь, сели в нее сами и налегли на весла. Едва они спустили якорь и возвратились на плот, как потянул холодный ветер и по воде побежали мелкие, что рубчики на бельевом катке, волны. Ветер стал налетать порывами и скоро начал бить в лицо и руки с таким напором, какой ощущаешь при езде на открытой машине. Пошел редкий и некрупный дождь. Капли его, как ледяные крупинки, покалывали лицо.

Еще до начала непогоды над разливом потянули по направлению к лесу стаи уток. Теперь утки спешили укрыться в тихих заводях и смело пролетали мимо плотов. Барабошкин сидел в шалаше, прячась от глаз товарищей. Он давно уже вымыл котел и заправил два фонаря. Из шалаша он хоть и замечал пролетающих уток, но они не возбуждали в нем охотничьего задора: стрелять в присутствии председателя было дерзко, неудобно, а главное — бригадир изрядно струхнул от поднявшейся штормовой качки. Вздымаемые волнами кошмы глухо сталкивались одна с другой. Клячи в местах связей скрипели, и казалось, вот‑вот лопнут. Цинковый трос, которым были сочленены кошмы, терся о бревна, соскабливая с них кору. Весь плот ходил ходуном.

Вскоре сплавщики промокли до пояса. Волна, набегавшая на лобовую кошму, круто подымала ее вместе с людьми. Передний край кошмы, пока она не перевешивалась на хребте волны, секунды три‑четыре торчал в воздухе, подобно лихо задранному козырю. Затем кошма тяжело плюхалась, словно ныряя в темную падь навстречу другой волне, с которой срезала запенившийся гребень. Дождь как будто не учащался, а крепчал ли ветер — уже трудно было определить. Чтобы подтянуть плот на метр вперед, приходилось затратить немало усилий.

Неожиданно снасть сдала. Люди попадали на бревна.

— Лопнула! — первым вскочил на ноги Егор.

Но снасть не порвалась: подвел якорь, пробороздивший по дну. Это повторилось еще несколько раз. Пришлось сбросить и другой якорь. Плот остановился.

— Сели на деревце, теперь куковать будем, — со спокойствием обреченного промолвил Егор. — Прокачаемся, пожалуй, всю ночь, как махонький в зыбке.

— Да разве мокрый высидишь ночь! — панически возразил Никандра. — В полчаса закоченеешь на таком ветру.

— Необязательно сидеть, — продолжал сурово балагурить Егор. — Приспичит — запляшешь. Закуривай, кому под табак не подлило!

Но никто не отозвался. В густой темноте был виден лишь центральный участок плота в кругу света от фонаря. Плот коробило волнами. Из‑под кошм через щели между бревнами вода ремнями выхлестывалась наружу. Пламя в фонаре вздрагивало, вот‑вот готовое погаснуть, а подкидываемый ветром тетерев Барабошкина метался и крутился на привязи повыше фонаря, как черное знамя погибели.

Из шалаша вылез Барабошкин со вторым зажженным фонарем и ружьем. Он направился к товарищам, шагая по кошмам, как по плавучим льдинам.

— Как же оно, братцы?.. — бессвязно начал бригадир и не договорил.

— С рассвета следовало приступать к делу, а не увлекаться охотой, товарищ Барабошкин, — осуждающе сказал председатель. — Вы — подответственное лицо, а позволяете себе легкомыслие. Вот что теперь предпринять?

Как ни был Барабошкин устрашен неизбежностью бедствия, но на вопрос председателя нашелся ответить первым:

— Одно остается — обратно в просеку: там надежнее переждать.

— Удумал, голова садовая, — насмешливо отозвался Егор. — В просеку потрафить — не из ружья прицелиться. У леса сейчас самый бой. Как навалит плот, так и расколотит весь, до бревна.

— Мыслимо ли назад в такую темь, — вздохнул Никандра.

Эти доводы не отрезвили Барабошкина.

— Я должен уточнить, — сказал он, обращаясь к председателю. — На всем плоту мы, безусловно, потерпим аварию. Но на двух кошмах, мне думается, сумеем справиться и укрыться.

— Значит, бросить плот, чтобы без присмотра его разбило? — сердито заключил председатель. — Мудрое решение, нечего сказать.

Егор добавил не без досады, кивнув в сторону бригадира:

— Он в беде‑то, что ящерица: та хвост оборвет, а уж в камни юркнет.

— Тогда поступайте по собственному усмотрению, — обиделся для видимости Барабошкин, поставив фонарь на корму лодки. — Человек тоже не дешевле бревна. Как вы думаете?

— Знамо, уже в таком разе ничем не подорожишься против себя, — принял сторону бригадира Донат. — Сейчас ознобило — зубов и не сжать, а невдолге и совсем скрючишься.

— В просеку мы все равно не попадем, нечего и замышлять об этом, — сказал Яков, сняв для чего‑то шапку и снова напялив ее на голову. — И то принять в соображение: там тоже не на печи сидеть, а на воде же болтаться. Мое мнение такое: отцепить все дрова, а с остальным мы всяко совладаем. Вконец разобьемся силой, да уж сгоним. Пусть хоть всю ночь кипит, как в котле, — не отступимся.

Егор, отворотившийся от ветра и едва прикуривший от спички, разогнулся и выправил голову из плеч.

— Без дров остаться? — сказал он, попыхивая цигаркой. — А чем будем отоплять фермы? Нет, брат, пригнать плот ополовиненным — это все одно что пьяному домой без сапог явиться. Сраму не оберешься от людей и ничем не оправдаешься.

Отстаивая свои мнения, сплавщики бесцельно пререкались. Не находил выхода из затруднительного положения и председатель. Он уже не раз поглядывал на Проню, внешне менее других проявлявшего нервозность и беспокойство. Когда вели плот, Проня выбирал снасть впереди всех и вымок до нитки. Теперь он все время держал руку за плечом и, щурясь, поглаживал разболевшийся от холода чирей.

— Что посоветуешь, Прохор? — попытался узнать его мнение председатель.

Проня смахнул руку с плеча, многозначительно черкнул кулаком под носом и сказал:

— Да не крайность нам лесу лишаться ай самим гинуть. Ежели расхлестнуть плот, так мы его доведем.

— Как расхлестнуть? — спросил председатель.

— В однорядь, ужом. Тогда не будет большого задиру, и он пойдет свободнее.

То, что предложил Проня, всех озадачило. Каждый в раздумье еще раз взглянул на коробившийся плот.

— Цинку не хватит, — сослался Егор на недостаток проволочного троса. — Им только строевой лес сомкнуть, а остальное, сам знаешь, на веревке держится. А какая она снасть?

— Мы и снастью задернем, и вязкой запетлим каждую кошму, — пояснил Проня. — Кабы вязки не было! Вон ее сколько, — указал он на кучу плашек, до которых едва доставал свет фонаря. — Нам еще в полое надо было плот связать поуже.

— Там бы и предлагал, а не здесь, — с досадой швырнул Егор окурок.

— Что мне, не я старшой, — оправдался Проня.

— Не взыскиваю, — взяв Проню за рукав, сказал председатель. — Если там это привело к ошибке, то здесь представляется возможность исправить ее. Назначаю тебя старшим над нами! Действуй, Прохор! Сможешь организовать дело?

Проня обомлел от такого неожиданного оборота, но не посмел противоречить.

— Все‑то примемся, как же не смогчи, — сказал он, расправляя плечи. — Нас без мала шестеро…

В волнении Проня не придал значения ненароком оброненному слову «без мала», но все поняли, к кому оно относилось — к бригадиру, вдруг разжалованному в рядовые. Понял это и Барабошкин, совсем растерявшись и не зная, что делать.

Сплавщики взяли багры и топоры и двинулись за Проней к хвосту плота.